Белгородская ссылка для ведьм

Татьяна ЧЕРНЫХ

Корреспондент «Меридиана» нашел в церковных архивах документы, подтверждающие, что в Белгородский край раньше сcылали ведьм и колдунов
Обычная женщина, как считалось, могла стать ведьмой по наследству от матери-ведьмы, либо через союз со злым духом, вселившимся в нее или вступившим в любовную связь. Ведовские способности женщине могла передать умирающая ведьма, стремящаяся избавиться от сидящего в ней «не своего духа».

Врожденными способностями к колдовству обладали те, кто проклят матерью во чреве.

Колдун, чтобы обрести свою власть, должен отречься от Бога и заключить договор с нечистой силой. Делалось это, по народным представлениям, ночью на перекрестке дорог или в бане, колдуну нужно было отречься от родителей, стоя на иконе, положенной вниз ликом, или своей кровью подписать хартию, составленную нечистым. Колдун имел большую власть, чем ведьма: он мог насылать на людей бесов, превращать людей в животных, повелевать погодой и понимать язык всех тварей земных, наводить порчу и болезнь до смерти.

Нет ничего особенного, что такие свидетельства сохранились в церковных архивах, ведь именно Православная церковь вела особо упорную борьбу с чародеями и вообще с народными поверьями и суевериями. Однако первые «антиколдовские» документы датированы XVII веком и составлены светской властью.

В частности, есть приговоры о высылке виновных «на вечное житье» в «украинные» (то есть окраинные) города, в числе которых в те времена были и Белгород, и другие города Белгородчины. В 1684 году к нам сослали «стрельца Ваську Баранникова и отставного стрельца Левку Барана с женою», «за воровство и волшебство». В 1648 году белгородскому воеводе Тимофею Бутурлину была послана царская грамота, где говорилось, что «иные прелестники… в городах и уездах бывают со многим чародейством и волхвованием, и многих людей тем своим чародейством прельщают», для лечения приглашают домой «чародеев и волхвов и богомерзких баб-вдов». Царь Алексей Михайлович распорядился провинившихся в подобных делах бить батогами. Скорее всего, телесные наказания помогли мало, поскольку в феврале и апреле 1653 года последовали новые грозные указы на имя воевод в Карпове (этот город располагался в районе современной Томаровки) и на Осколе (ныне Старый Оскол). Уличенных в колдовстве в третий раз «злых людей и врагов Божиих» было велено сжигать в срубах «безо всякой пощады», а дома их разорять до основания. К счастью, народная память не сохранила частых случаев подобных расправ, а значит, ничего похожего на массовые костры западной инквизиции.

Хотя, судя по всему, ведьмы и колдуны вовсе не ушли в подполье. Один из митрополитов, Мисаил (время правления 1672-1684гг.), в пику их активности составил «Окружное послание» своей пастве, в котором обличал «хождение к чародеям и волхвам и призывание их к себе на дом к малым детям и больным младенцам», отчего «многие люди, забыв Бога и православную христианскую веру, тем прелестникам последствуя, внезапною смертию помирают».

Следующий сохранившийся документ, появился примерно через полвека и принадлежит архиепископу Досифею Богданович-Любимскому. Он обличает «неведомо откуду» вошедший в народ обычай, что, «не довольствуясь благословением Божиим, еще своими бабьими, паче же дьявольскими забобонами оное (брачный обряд – прим. ред.) довершают, теща бо выедет в встречу на вилах, кожух вывернет, нарядившись в шапку…да еще некоторые и огонь на воротах зажигают и чрез тот огонь нововенчанные идут, и Бог весть, нет ли тут каких приговоров бабьих или чародеяний дьявольских, что весьма для православных христиан срамно…»

В 1750 году у каптенармуса Белгородского полка Карпа Булавина оказалась пришитая к печатному букварю «заговорная волшебная тетрадь», которую, как он объяснил, дал ему ротный писарь Амос Грезный, за что им обоим, как людям военным, «дабы вперед таких волшебств и безумных суеверств чинить не дерзали, при собрании полка, прочим в страх, учинить телесное наказание».

Наиболее полное представление о понятии колдовства в то время дает «Дело о знахаре», состоявшееся в 1751 году. 15-летний житель села Люботино Валковского уезда Нестор показал, что в Петров пост живущая в том же селе вдова Евдокия Пятернева прислала за ним и спросила, «хочет ли выучиться смотреть на звезды и оттого угадывать – о пропаже какой и у кого сыскать? И стала его научать… В полночь выводила его к мельничному ставу и пускала плыть против воды, и плыл, а потом, взяв его из воды, воткнула веретено тонким концом в землю, а на другом конце веретена, на котором прядывала в Георгиев день для волшебства, пускалась под небеса и сняла звезду, и дала ему в руки подержать, а потом пошла с ним в дом и ту звезду положила в сенях под кадушку. Поутру налила горелки в чарку и наговорила и дала выпить. На другую ночь вывела его, Нестора, на двор и велела смотреть на звезды. И показывались ему человеческие имена, у кого пропало и кем украдено».

Между тем розыски упомянутой бабки ничего не дали, и Нестора сослали в Святогорский монастырь, чтобы «он никому суеверных бредней не объявлял и действия никакого не чинил, а ходил бы в церковь Божию».

Всего через год, в 1752 году, некая дворовая женка Марфа Королева была взята в Курскую воеводскую канцелярию по обвинению ее в том, что портила господина и госпожу свою волшебством. Марфа показала, что «дочь ее с дворовым человеком онаго бригадира блудно жила, а бригадира жена била ее дочь батожьем за оное падение, и за то злясь она, Марфа, чинила волшебство и вынимала у господина своего след на земле с приговором, чтоб он был всегда болен, от которого волшебства бригадир и поныне находится в болезни… С этой ведьмой, признавшейся в своих деяниях, в то время надлежало поступить по довольно строгому указу императрицы Анны Иоанновны от 1731 года: «Ежели какие волшебники учнут собою на вред или мняще якобы на пользу кому волшебства чинить, и за то оные обманщики казнены будут смертию, созжены».

В Государственном архиве Белгородской области (ГАБО) хранится два документа, содержащие указы императрицы Екатерины II по ведьминому вопросу. Это рапорт 26 ноября 1770 года, в котором указом императрицы «велено… всемерно истинно наблюдать, не делается ли где какия суеверия, не проявляет ли кто для скверноприбытчества каких при иконах святых или при кладезях, источниках ложных чудес… и ежели таковые где-либо явятся, то лживые чудеса проповедающих брать для распросов, а кликушей, кои в церквах и монастырях безобразье и соблазны чинят, их за то по указам отсылась в светский суд без всякого отлагательства». Далее в архивной папке содержатся документы-рапорты из Нового Оскола, из Ахтырского монастыря, Курского Троицкого девичьего монастыря, от священников духовного правления Белгородского уезда, из Суджанской Предтечевой пустыни и Святогорского Успенского монастыря о том, что на всех этих территориях Белоградской епархии «все состоит добре и благополучно» и «никаких чудес ложных и суеверий не явилось».

В XIX веке, когда Белгород стал уездным, а не губернским городом, внимание духовной и светской властей к народным суевериям ослабело. Одни лишь земские врачи пытались бороться со знахарями, которые составляли им конкуренцию.