А. И. Папков
(кандидат исторических наук, г. Белгород)

С присоединением Рязани в 1521 г. завершился процесс образования единого Российского государства и наступил новый этап в его развитии. На повестку дня встала задача не только централизации, но и территориального расширения страны, выхода ее границ к естественным рубежам. Распространение владений Российского государства на протяжении XVI и последующих столетий происходило в нескольких направлениях. Одним из важнейших, а нередко и основным, было южное. В результате расширения на юг Россия вступила в пределы Днепровско-Донской лесостепи. Данная территория являлась объектом притязаний со стороны сразу нескольких держав. Узел противоречий в рассматриваемом регионе завязался в начале XVI в., после того как Северские земли, принадлежавшие Великому княжеству Литовскому, вошли в состав России, а, начиная с 1507 г., российская территория стала подвергаться постоянным нападениям крымских татар. С этого времени степняки не раз прорывались на Русь. В Днепровско-Донской лесостепи пролегли татарские сакмы, огибавшие лесные массивы и крупные реки. Путь прокладывался, как правило, по водоразделам. Дело в том, что на высоких участках степи весной снег сходил раньше, земля здесь высыхала скорее и быстрее появлялась трава, необходимая для татарских лошадей.

В XVI и XVII столетиях интересы России в южной «украйне» определялись не хозяйственными, а стратегическими соображениями. Правительственная политика состояла в сооружении новых оборонительных рубежей и строительстве крепостей, защищавших земледельческое население. Колонизация южных окраин приобрела характер не только народной, но и государственной. Это тем более важно, если учесть то обстоятельство, что плодородный, но тяжелый чернозем трудно было «поднять» сохой, которой традиционно пахали русские земледельцы, привыкшие обрабатывать более легкие серые лесные почвы. А именно двузубая деревянная соха с железными сошниками в конце XVI— первой половине XVII в. оставалась основным сельскохозяйственным орудием не только в лесном центре, но и в южной лесостепи. Данный факт является ярким показателем приоритета военно-стратегических мотивов колонизации южных степей над хозяйственным значением этого процесса, которое проявится позднее.

Россия стремилась к колонизации приграничных территорий, т. к. это обеспечивало ей определенные преимущества. Во-первых, заселение и освоение указанных земель русскими служилыми людьми позволяло организовать новую линию обороны на пути татарских набегов. Прежняя схема защиты от вторжений крымцев, опиравшаяся на Тульскую засечную черту, не всегда оказывалась эффективной. Поэтому по мере увеличения военных возможностей Российского государства, в Поле стали выдвигаться сторожи и станицы. Затем начали создаваться опорные пункты, впоследствии ставшие центрами освоения края. Во-вторых, любое продвижение на юго-запад было выгодно России, поскольку позволяло эффективнее противостоять польскому давлению на восток. Кроме того, начиная с Василия III, московские государи претендовали на часть земель, принадлежавших Польше. В 1503 г. русские послы от имени царя заявляли: «Ано не то одно наша отчина, кои города и волости ныне за нами: и вся Русская земля, Киев и Смоленск... з Божьей волею, из старины, от наших прародителей наша отчина» [27. С. 17]. К 1533 г. смоленские и Северские земли были уже отвоеваны Россией, а киевские по Люблинской унии 1569 г. отошли к Королевству Польскому.

Со своей стороны Речь Посполитая всячески пыталась помешать усилению России. Между двумя странами не было значительных естественных рубежей, поэтому они постоянно противоборствовали. Характерно, что оба государства свои территориальные претензии обосновывали с исторически-правовой точки зрения. Но реального значения юридические доказательства не имели. На первый план вышел другой фактор — колонизация. Тот, кто раньше успевал освоить спорные в военном и хозяйственном отношениях земли, утвердиться на них, тот и выигрывал территориальный спор.

Лесостепные пространства, расположенные между Днепром и Доном, не являлись местом постоянного обитания крымцев. Татары, будучи кочевниками, не могли освоить и надежно закрепить за собой бассейн Северского Донца и других притоков Днепра и Дона, но рассматривали эти земли как часть Крымского ханства. Они постоянно здесь не обитали, а использовали указанный район как место летних кочевий. В силу этого степняки стремились не допустить колонизации

Поля другими странами. Кроме того, эта территория во второй половине XVI в. играла роль своеобразного буфера между Россией и Крымом. Такое положение делало ханство практически неуязвимым, ведь в случае похода русских войск на Крым им длительное время приходилось продвигаться по безводной степи, имея громоздкие обозы. Хан же имел возможность собрать силы и постоянными нападениями небольших отрядов изнурять противника. Буферная зона являлась удобным местом для концентрации татар перед набегами и давала степнякам возможность уйти от погони. Поэтому, как только появились силы и средства, Российское государство начало продвижение на юг, в лесостепь.

С 80-х годов XVI в. развернулось строительство крепостей на Поле, призванных стать опорными пунктами в борьбе с Крымом. В 1586г. были основаны Ливны и Воронеж. В 1592г. был построен Елец. В 1593 г. возникли Белгород и Оскол.

Следует отметить, что неполнота исторических источников, а также неоднозначность их интерпретации породили различные суждения о датировке основания и обстоятельствах возникновения двух последних населенных пунктов.

Начиная с Н. М. Карамзина, историки основывались на летописной записи под 1593 г. о намерении царя Федора Ивановича возвести новые города на южных российских рубежах и строительстве Белгорода, Оскола и Валуек, как на записи об исполнении этого намерения. Однако сделанная в XIX в. уникальная находка одной из редакций разрядной книги (в 1682 году все эти книги велено было сжечь, чтобы прекратить местнические тяжбы бояр) относила построение Белгорода, Оскола, а также восстановление Курска уже к 1598 г. Примечательно, что в числе «новых польских городов», существовавших в 1598 г., названы не только Белгород с Осколом, но и Валуйки [20, С. 137]. Позднее был найден текст указа о строительстве Валуйской крепости, но относящийся к 1599 или 1600 году [3, С. 1-2].

С этого начались продолжающиеся и до сей поры разночтения в датировке основания Белгорода. Предпочтение, длительное время отдававшееся 1593 г., было связано с авторитетом придерживавшихся этой даты крупнейших исследователей истории заселения южной окраины России конца прошлого столетия Д.И. Багалея и И.Н. Миклашевского. Однако после издания в 1969 г. монографии одного из ведущих исследователей прошлого Черноземного региона В. П. Загоровского, посвященной истории Белгородской черты, в литературе закрепилась еще одна дата основания Белгорода — 1596 г., повторенная в последней монографии этого историка [6. С. 43—45; 7. С. 218—221]. Основанием к предложению этой даты послужила публикация в 1966 г. найденной еще одной редакции разрядной книги [13, С. 500—501]. Однако, справедливости ради, следует отметить, что 1596 г. как один из вариантов датировки основания Белгорода приводился А. А. Зиминым еще в 1955 г. [8. С. 346—347], но это осталось незамеченным, с том числе и самим В.П. Загоровским. Основанием для предположения А. А. Зимина послужили записи из местнического справочника, составленного в XVII в. на основе разрядных книг, списков, росписей десятен и других разрядных документов [26. С. 34—35].

Уместно отметить, что разрядные книги являются источником коричного происхождения, обобщающим содержание ряда первоисточников, в первую очередь разрядных записей. Государев разряд 1598 г., дошедший до настоящего времени, составлен после смерти Федора Ивановича и, судя по водяным знакам бумаги, написан не ранее 40—50-х гг. XVII в. Таким образом, несмотря на официальный характер разрядной книги, в ней могут содержаться определенные неточности, связанные с ошибками составителей и переписчиков. Наглядным примером тому может служить запись о постройке Белгорода в 1596 г. В Уваровском списке место постройки крепости на Северском Донце трижды названо «Белогородье», а в сохранившемся черновике разрядной книги, относящемся к концу XVI в., дважды упомянуто «Белогорье» и лишь один раз «Белогородье» [Ср.: 13. С. 500; 16. Л. 342, 344, 347] Это говорит об ошибке переписчика. Данное предположение подтверждается записью в другой разрядной книге [14. С. 113]. По наблюдению А. Г. Дьяченко, «Разрядная книга 1475—1598 гг.» относится к разновидности официальных разрядных книг краткой редакции и страдает по этой причине обобщенной формой изложения. Она содержит очевидное хронологическое противоречие: события более ранние в ней датированы более поздним годом (отправка голов для определения места постройки городов — 16 июня 1596 г.), и наоборот более поздние события оказываются приуроченными к более раннему времени (возведение Белгорода — сентябрь—декабрь 1595 г.). Этот факт дал основание для заключения о том, что выводы В.П. Загоровского, В.А. Кучкина и некоторых других исследователей об основании Белгорода в 1596 г. не находят подтверждения в «Разрядной книге 1475—1598 гг.», а корректную в рамках исторической хронологии дату начала возведения Белгородской крепости (1 сентября 1596 г.) дает «Разрядная книга 1475—1605 гг.) [5. С. 23—26].

Между тем в составленном в 30-е гг. XVII в. «Новом летописце» статья «О поставлении украинных городов» находится между статьями «О преставлении царевны Феодосии» и «О послании воевод в Шефкалы». Согласно вкладной книге Троице-Сергиева монастыря единственная дочь Федора Ивановича скончалась до 26 сентября 1593 г., а по данным М. М. Щербатова это событие произошло незадолго до 7 декабря того же года. Вторая статья сообщает о посылке на р. Терек воеводы А. И. Хворостинина в 7102 (1593/94) году. Материалы Посольского приказа свидетельствуют, что значительное русское войско в 15000 чел. под командованием А. И. Хворостинина отправилось в путь между июнем и серединой сентября 1593 г. Таким образом, указание на «поставление на степи» Белгорода, Оскола и Валуек в том же году, когда умерла царевна Феодосия, но до похода А. И. Хворостинина на Терек вполне убедительно дает дату 1593 г. [24. С. 6—9]. Тем не менее, в исторической литературе 1596 г. надолго был признан наиболее убедительной датой основания Белгорода и Оскола. Однако единого мнения по спорной датировке так и не сложилось. Между тем, как это часто бывает, истина заключалась не в противопоставлении, а в сопоставлении обеих дат. С одной стороны, оказалось, что сохранились документы, косвенно подтверждающие датировку существования Оскола (а, следовательно, и всегда упоминавшегося рядом с ним Белгорода) в 1593 г.: это позднейшие челобитные жителей Оскола — 30-ти станичных вожей и 20-ти станичных атаманов, прямо указывавших, что поселены были, как они писали, «мы и отцы наши на Оскольском городе усть Малого Оскольца», т. е. на современном месте, в «прошлом сотом году». Судя по пометам на указанных челобитных, в Разрядном приказе указание на поселение станичников в Осколе в «сотом» году не вызвало возражений. Содержание челобитных было доложено царю, который «велел дать свою государеву грамоту, как они преж сего жили». Соответствующие грамоты были отправлены оскольскому воеводе Даниле Моисеевичу Яблочкову 18 апреля 1629 г. [15. Л. 101—114]. Поскольку в те времена «прошлым» называли не только год, непосредственно предшествующий текущему, но и любой из предыдущих годов, а летоисчисление вели «от сотворения мира», то значит, в 1629 году, когда составлялись эти коллективные челобитные, «прошлым сотым», а точнее 7100-м годом был 1592 год по современному летоисчислению. Таким образом, дата летописи как официального документа (а по правилам датировки только такой и служит основанием) — 1593 г.—подтверждается. Впервые это было отмечено Е. В. Дворецким [4. С. 13—14]. Необходимо подчеркнуть, что в упомянутых челобитных речь не может идти о «сведении» вожей и атаманов на Оскол в 1596 г., т, к. в качестве оскольского воеводы, наделявшего их землей, челобитчики называют Степана Данилова, а не князя Ивана Солнцова. Кроме того, Степан Иванович Данилов в 1596 г. служил головой в Орле [13. С. 490], а значит, не мог находиться в Осколе. Можно предположить, что на Осколе он был ранее, но не воеводой, а головой, поскольку воевод до 1596 г. в Оскол не назначали. Тот же С. Данилов служил головой в Осколе в 1598, 1600—1601 гг., что дало основание Я. Г. Солодкину для предположения о «сведении» челобитчиков на Оскол именно в это время [25. С. 45]. Такое допущение представляется маловероятным, т. к. в 1598 г. в Осколе уже был государев воевода, и только он мог распределять земельные угодья между служилыми людьми.

Принципиально важным является то обстоятельство, что признание достоверности 1593 г. как даты основания Белгорода вовсе не исключает достоверности и позднейшей записи разрядной книги о строительстве городов Белгорода, Оскола и Курска в 1596 году. Сопоставимость обеих дат вытекает из употребления в те времена термин; «город» не только в широком смысле для обозначения укрепленного поселения вообще, но и для определения особого типа окружавших поселение укреплений. Применительно к рассматриваемому времени выделяют четыре типа укрепленных населенных пунктов: 1) город забранный в острог и не имеющий кремля; 2) город с острогом и включенным в его стены небольшим кремлем; 3) город без острога, только с небольшим кремлем и 4) город-острог с расположенным в его центре кремлем (под городом понимается укрепленное поселение А. П.) [10. С. 31]. В приказной документации конца XVI— первой половины XVII в. понятия «город» и «острог» четко дифференцировались Постепенное слияние этих терминов началось во второй половине XVII столетия [17. С. 172—176]. «Городовая» стена, в отличие от «острожной» и «заплотной», выполненных в виде частокола или забора, состояла из двух параллельных стен — «тарас» или из срубных конструкций — «городен». При этом «городом» часто именовалась сама крепостная стена, а при наличии нескольких рядов укреплений — также огороженная каждой из стен часть поселения. Такая многозначность термина «город» объясняет вторичное «строительство» существовавших уже к 1593 г. Белгорода и Оскола в 1596 г., когда на месте поселений служилых людей были построены новые укрепления — «городовые» крепости.

Что касается третьего города — Валуек, не упоминавшегося в разрядной книге, то существование его еще до появления в 1599 г. указа о строительстве крепости также имеет подтверждение. В 1634 г. монахи Валуйского Николо-Пристанского монастыря, пострадавшего в годы Смоленской войны, обратились в Разряд с челобитной, в которой указывали, что монастырь был основан при царе Федоре Ивановиче (скончавшемся в 1598 г.). Так что и в этом случае, вероятно, речь идет о строительстве городовой крепости на месте уже существовавшего поселения.

Примечательно, что в дьячьих выписях, составленных по поводу упоминавшейся выше челобитной, а также при рассмотрении челобитной аналогичного содержания, поданной строителем Белгородского монастыря в том же году, содержится свидетельство о гибели всех разрядных документов, связанных со строительством Белгорода и Валуек, во время большого московского пожара 3 мая 1626 г. [1. С. 641,644]

Поэтапное строительство крепостей достаточно известно в практике российского градостроительства XVI столетия и вовсе не является уникальным для первых городов Белгородчины. Тот же А. А. Зимин уже обращал внимание на разрыв, порой в несколько лет, между датой основания Михайлова, Шацка, Дедилова, Черни и началом строительствa на их месте «городов». Еще один пример поэтапного строительства укреплений можно привести из практики сооружений русских крепостей в начале непосредственной колонизации Сибири Российским государством. Так, в 1587 г., в условиях враждебных отношений с татарами и развернувшейся в Сибирском ханстве усобицы, русскими служилыми людьми были построены Тюменский и Тобольский остроги. Рассчитанные на пребывание в них лишь служилых людей, остроги представляли собой укрепленные тыновой стеной, валом и рвом военные лагеря. Затем, после подавления основных очагов сопротивления, в 1593—1594 гг. в Тюмени и Тобольске были возведены рубленые «города» [19. С. 176, 179]. Причем первые сообщения в Разрядной книге о назначении воевод в Тюмень относятся к 7099 (1590/91) г., а в Тобольск — к 7101 (1592/93) г. Начиная с 7104 (1597/98) г., назначения воевод в эти города становятся ежегодными [13. С. 498,505,514]. Видимо, первоначально командовали гарнизонами новых острогов не воеводы, а головы, имена которых не всегда попадали в разрядные книги. После постройки рубленых городов последние возглавляют уже только воеводы. Аналогичная ситуация вполне вероятна и применительно к населенным пунктам юга Российского государства

В случае со строительством первых городов на Белгородчине подобный разрыв во времени также имеет свое объяснение. В 1593 г. в самом разгаре были русско-крымские переговоры, завершившиеся подписанием договора в 1594 г. В этой ситуации Россия не могла позволить себе строить на спорной территории городовые крепости и назначать туда, соответственно статусу города, воевод. Поэтому при несомненном факте существования первых поселений на Белгородчине уже к 1593 г. об их официальном статусе и характере укреплений можно судить лишь предположительно. Отсутствие до 1596 г. упоминаний о назначении сюда воевод позволяет отождествлять первоначальные поселения с типичными для Белгородчины позднейшего времени казачьими слободами. Что касается укреплений для защиты первопоселенцев, то наиболее вероятным представляется вариант сооружения в качестве таковых «придеревей» — небольших крепостей, встречавшихся на юге России и в более позднее время. Высказанное предположение подтвердили и археологические раскопки на Меловой горе, показавшие, что Белгородская крепость конца XVI в. имела срубные стены. Кроме того, обнаруженное ниже основания рубленых стен и несколько в стороне от них, на расстоянии около метра, целое, не тронутое огнем бревно позволяет говорить о существовании другого, более раннего ограждения. Скорее всего это была обычная «острожная» стена, проходившая по внешнему краю первоначального вала [12. С. 263]. Такой способ внедрения на спорные территории не повредил переговорам с Крымом, мирившимся с казачьими поселениями на Дону и его притоках. В 1593 г. крымскому хану Казы-Гирею было направлено письмо от царского имени, написанное, вероятно, при непосредственном участии Бориса Годунова. Крыму предлагалась всяческая помощь, вплоть до того, что «...на Донце тотчас и два города поставим, и людей многих со многими воеводами на Донец пришлем, и начнем вместе с тобою на твоих недругов стояти за один». Таким образом дипломатически маскировалось невыгодное для Крымского ханства продвижение России на юг, а в качестве компенсации Казы-Гирею было направлено 10 тыс. руб. [11. С. 32—33].

Но, тем не менее, состоявшееся уже после подписания договора строительство на месте Белгорода, Оскола и Валуек городовых крепостей с назначением туда воевод вызвало упреки Крыма. В 1601 г. Борису Годунову была послана тайная грамота от Казы-Гирея, в которой он упрекал русского царя за постройку городов на территории своих донецких улусов. При этом хан угрожал Москве Турцией и предупреждал о том, что дальнейшее продвижение России на юг «шерть и добро порушит» [23. С. 396].

Татары продолжали беспокоить российскую окраину, но они вторгались с целью грабежа и в случае отпора обычно обращались в бегство. Тем более они не пытались осаждать крепости. По крайней мере во второй половине XVI, как и в XVII в., не отмечено случаев нападения крымцев на русские города с целью их захвата [9. С. 136—145]. Известен лишь один случай, когда в 1639 г. около 200 татар, спешившись, два дня осаждали русских служилых людей, засевших в «крепости невеликой придереви» [18. С. 3—4].

Пока точно не установлено значение существительного «придеревь» [22. С. 144]. Учитывая одно из значений слова «деревня» — «расчищенное под пахоту место, пашня, угодья» [21. С. 221], можно предположить, что «придеревью» называлось небольшое укрепление, строившееся рядом с угодьями, в котором можно было отсидеться в случае внезапной опасности.

Учитывая единодушное мнение исследователей о существовании в XVII в. общей для всей страны системы строительства укреплений выработанной приказной администрацией в XVI в., напрашивается параллель с русской колонизацией Сибири в XVII в. Восточнее Уральского хребта были распространены три основных типа оборонительных сооружений: зимовье, острог и город. Если остроги различной конструкции и города (по типу укреплений) хорошо известны в ДнепровскоДонской лесостепи, которая начала осваиваться русскими несколько ранее, то о первом типе укреплений в литературе ничего не сообщается. Либо эти сооружения были характерны только для Сибири, либо южная «придеревь» — это аналог сибирского «зимовья».

Вопрос о происхождении укреплений типа «зимовье» решается исследователями по-разному. Н. П. Крадин полагал, что зимовья возникли в специфических условиях Сибири. С. Н. Баландин и Н. Н. Филиппова считали зимовье рудиментом древнейшего русского наземного или полуназемного жилища. А. Г. Артемьев указывает, что прототипом зимовья вполне могли послужить как сельская феодальная усадьба, так и средневековые городские дворы-усадьбы. Можно предположить, что подобный тип укреплений мог быть распространен не только в Сибири. Обычно зимовье представляло собой избу с боевой надстройкой (хорошо известный тип укреплений в системе Белгородской черты второй половины XVII в.— А. П.). Более сложным видом зимовья были укрепления, состоявшие из нескольких таких изб, соединенных стенами, и образовывавшие небольшой закрытый двор [2. С. 143].

Вот подобное небольшое укрепление — «придеревь» — и штурмовали татары, избегая подобных действий в отношении более крупных крепостей. Служилые люди, засевшие в упомянутом укреплении, успешно оборонялись в течение трех дней. При этом убили десять татар и «многих переранили» [18. С. 3—4].

Приведенные примеры дают основание для предположения о возникновении поселения подобного типа на месте позднейшей белгородской рубленой крепости.

Построенный в 1596 г. на Меловой горе Белгород представлял собой прямоугольную крепость размером 230 на 234 м. Детинец был обнесен деревянной стеной, рубленой, вероятно, «тарасами» со сторонами 1,4—1,9 м. Крепостные стены находились на земляном валу, покрытом обожженной глиной. Детинец имел восемь башен, четыре из которых были проезжими. Перед стенами был вырыт ров глубиной до двух метров. Для снабжения гарнизона водой были устроены два подземных хода — «тайник» к Северскому Донцу и аналогичный ход в юго-западном направлении, выведенный в овраг на берег ручья Ячнев Колодезь. С запада крепость опоясывали две линии укреплений, а с восточной стороны находился крутой обрыв. Второй пояс укреплений проходил полукольцом в 135—300 м от детинца и состоял из земляного вала высотой до 2,8 м. На валу, для прикрытия стрелков, находился тын из вертикально стоявших бревен толщиной 16—20 см. Перед валом проходил ров.

Третья, внешняя линия обороны Белгорода находилась в 175 м от первой, состояла из рва и вала, имевшего сильно выступавшие вперед площадки для деревянных башен, квадратных в плане, размером 5 на 5 м, фланкировавших ров. По гребню вала стояли стены. Рубка башен и стен была двойной с глиняным заполнением. Вероятно, стены были с обламами, а расстояние между башнями не превышало 100—150 м. Вал был обмазан необожженной глиной.

Следовательно, Белгород 1596 г. был довольно хорошо укрепленной крепостью, имевшей три линии обороны. Основой обороны была прямоугольная крепость с рублеными стенами. Внешняя линия, принимавшая на себя первый удар, была укреплена сильнее, чем второй пояс, который в случае прорыва противника должен был его задержать. Помимо укреплений, в городе в начале XVII в. имелся посад и действовал монастырь Николы Чудотворца.

Все вышеизложенное позволяет сопоставить две даты (1593 и 1596 гг.), традиционно связываемые с возникновением Белгорода, и с большой долей вероятности считать датой основания этого населенного пункта 1593 г. Окончательно доказать или опровергнуть данную гипотезу можно только при обнаружении дополнительных документальных материалов. В фондах РГАДА таковых выявить пока не удалось, что наталкивает на мысль об их гибели во время пожара 1626 г. Поставленная задача также могла бы быть разрешена на основе детального археологического исследования Белгородского городища на Меловой горе. Если до постройки рубленой крепости в 1596г. на данном месте действительно существовало более раннее поселение, то шансы обнаружить артефакты, подтверждающие это, достаточно велики. Но, к сожалению, в настоящее время упомянутый памятник не существует. В 60-е гг. XX в. городище было уничтожено в ходе разработки меловых залежей. Охранные раскопки экспедиции Института археологии АН СССР, проведенные перед этим, дали слишком мало материала для окончательного разрешения вопроса о времени основания Белгорода.

1. Акты Московского государства. Т. I. СПб., 1890.

2. Артемьев А.Г. Строительство городов и острогов Забайкалья и Приамурья во второй половине XVII—XVIII в. и типы оборонительных сооружений // ОИ. 1998. №5.

3. Багалей Д.И. Материалы для истории колонизации и быта Харьковской и отчасти Курской и Воронежской губерний. Т. II. Харьков, 1890.

4. Дворецкий Е.В. О достоверности летописной даты основания Белгорода, Оскола и Валуек // Историография и источники по исторической географии Центрального Черноземья. Курск, 1989.

5. Дьяченко А.Г. Разрядные книги конца XVI— начала XVII вв. о возникновении Белгорода (хронологический комментарий) // Материалы международной конференции, посвященной 850-летию г. Ельца. Елец, 1996

6. Загоровский В.П. Белгородская черта. Воронеж, 1969.

7. Загоровский В.П. История вхождения Центрального Черноземья в состав Российского государства в XVI в. Воронеж, 1991.

8. Зимин А.А. Состав русских городов XVI в. // ИЗ. Т. 52. М.,1955.

9. Ищенко С.А. Война и военное дело у крымских татар XVI—XVIII вв. // Северное Причерноморье и Поволжье во взаимоотношениях Востока и Запада в XII—XVII вв. Ростов н/Д., 1989.

10. Кириллов В. В. К проблеме изучения древнерусского города XVI—XVII вв. /I Русский город. Вып. 7. М., 1984.

11. Лашков Ф. Памятники дипломатических сношений Крымского ханства С Московским государством в XVI и XVII вв. Симферополь, 1891.

12. Никитин А. В. Белгородская крепость XVI—XVII вв. // СА. 1962. № 3.

13. Разрядная книга 1457—1598гг. М., 1966.

14. Разрядная книга 1475—1605гг. Т. III. ч. III. M.,1989.

15. РГАДА. Ф. 210. Столбцы Московского стола. № 40.

16. РГАДА. Ф. 210. Столбцы Московского стола. № 232.

17. Резун Д. Я. Эволюция понятий «город» и «острог» в приказном делопроизводстве XVII века // ВИ. 1979. № 10.

18. Русская историческая библиотека. Т. XXIV. СПб., 1906.

19. Сергеев В. И. Правительственная политика в Сибири накануне и в период основания первых русских городов // Новое о прошлом нашей страны. М.,1967.

20. Сибирский сборник. Т. I. M., 1845.

21. Словарь русского языка XI—XVII вв. Вып. 14. М., 1977.

22. Словарь русского языка XI—XVII вв. Вып. 19. М., 1994.

23. Соловьев С. М. Сочинения. В 18-ти т. Т.8. М., 1994.

24. Солодкин Я.Г. К оценке достоверности летописных известий об основании южнорусских городов в конце XVI века // Юг России в прошлом и настоящем: история, экономика, культура. Белгород, 1996.

25. Солодкин Я.Г. О времени основания и первоначальном местоположении Белгорода // Проблемы исторической демографии и исторической географии Центрального Черноземья. М.; Курск, 1994.

26. Татищев Ю. В. Местнический справочник XVII века // Летопись историко-родословного общества в Москве. Вып. 2—3. Вильна, 1910.